Сен-Круа. Если уж Гордону очевидно, что на лице шевалье пламенеет надпись «виновен», то всем остальным — тем более.

Если бы не монахи, Эсме схватился бы за оружие. Ришар фицОсборн примкнул бы к нему, а господин д'Анже… трудно сказать. Он правильно понимал интересы короля: в первую очередь, никакой смуты, никакого шанса окружающим врагам, а потом уже справедливость, правосудие и прочие вещи, которые имеют смысл только в процветающей державе.

Если он начнет признаваться, подумал Гордон, я все-таки его убью. К счастью, шевалье выбрал более разумный путь. При всем своем страхе, при всей своей вине, он все же принялся отрицать какое-либо участие в заговоре. Пока еще на него не давили. Даже монах внимательно слушал, кивал, разводил руками — врет, мол, а то как же, — но не обращался к подозреваемому с обличениями.

Королевскую волю исполняли тщательно. Дом перевернули так, что ни одна пылинка не избежала проверки, ни одна щепка не осталась на прежнем месте. Закончив обыск, монахи собрались в зале первого этажа и принялись шушукаться — а после длительного мышиного шуршания соизволили доложить, что столкнулись с неожиданным затруднением, дом шевалье де Сен-Круа надлежит выселить и опечатать, и поставить стражу, но обыск будет произведен повторно, уже с новыми силами.

Ничего не нашли, поняли, переглянувшись, Гордон и фицОсборн. Понял это и де Сен-Круа. К несчастью, это не слишком подбодрило его и не смыло свидетельств виновности с чела.

— И в чем, по-вашему, он виноват? — шепотом спросил Эсме, когда вяло и неискренне отрицавшего свое участие в покушении на королеву шевалье вели к карете, чтоб отвезти в королевскую тюрьму. — Следов малефициума, как я понимаю, нет.

— Не понимаю, — развел руками армориканец. — Безумие какое-то. Если и правда у него этот чертов во всех смыслах чепец украли, то отчего он идет, словно на костер?

— Подозревает, кто украл?

— Или знает.

Господин д'Анже поступил проще.

— Святые отцы, не можете ли вы сказать мне, нашлись ли сейчас на господине де Сен-Круа или вокруг него какие-либо признаки черного колдовства?

Ласточки заворошились, зашуршали.

— Господин де Сен-Круа ни прямо, ни косвенно не обращался к врагу рода человеческого, не приносил ему жертв, никому не приказывал этого делать и никого об этом не просил, ни за деньги, ни безвозмездно. Однако он несомненно находился рядом с чем-то очень… плохим.

Армориканец с каледонцем переглянулись.

— Подозревает.

— Или знает. Но подозревает наверняка.

— Знает, кто это сделал, — загнул палец д'Анже. — Допустим, этот кто-то и впрямь метил в королеву… Господа, господа, я только предполагаю! Только в порядке рассуждения! Так вот, предположим, что этот кто-то метил в королеву, а попал в госпожу герцогиню Корво. Возможно, тем самым случайно оборвав жизнь, если можно так выразиться, возможного отпрыска… И шевалье об этом известно больше, чем всем прочим. Что бы на его месте чувствовали вы?

— Убил бы… — неосмотрительно ляпнул Эсме.

— Не исключено, что он кого-то действительно убил, и теперь боится сознаться.

— Если бы он убил негодяя, повинного в столь страшном преступлении, он бы не боялся, — задумчиво сказал фицОсборн. — Он бы половину трупа представил королю, а половину Его Светлости. И что-нибудь еще ласточкам, для надежности.

— Не убил. И не может. Или не хочет, потому что…

— Могло быть иначе. — как-то очень резко вставляет фицОсборн. — Мы все время помним, чьей благосклонностью пользовалась герцогиня Беневентская. И забываем, кому она приходится женой.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что все мы знакомы с вестями из Ромы. Несмотря на определенные трудности, законный супруг госпожи герцогини по-прежнему участвует в игре вокруг папского престола — а госпожа герцогиня, как всем известно, любимая сестра Ее Величества.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что спор вокруг королевства Неаполитанского тоже пока еще не решен. Может быть, кто-то захотел решить его здесь?

Теперь и не здесь

«Ваше Королевское Величество, положение в Романье чрезвычайно переменчиво, однако надежды тех, кто рассчитывал, что тяжкая болезнь и выборы папы, привязывающие его к Роме, сделает герцога Беневента и Романьи вполне беспомощным, не оправдались. Гвидобальдо да Монтефельтро вернулся в Урбино, но не может продвинуться дальше своих границ. Джанпаоло Бальони занял Маджоне, однако, несмотря на все усилия, уже третью неделю ничего не может поделать с Орвьето и вряд ли это положение изменится. Жители Римини сами долго обороняли город от посягательств прежнего господина, а когда все же сдались, то победа Малатеста оказалась недолгой, ибо горожанам вскоре подошла помощь из соседней Чезены, к тому времени расправившейся со своими осаждающими, и тиран Малатеста вновь вынужден был бежать, а Римини поднял знамена герцога. Войска же мятежников, направлявшиеся в Фаэнцу, были перехвачены и истреблены на подходе ибо, как гласит письмо коменданта и городского совета „коммуна Фаэнцы не намерена впредь подвергать себя тяготам осады, если может того избежать“».

Тогда: Жан, герцог Алансонский, коннетабль Аурелии

— Я знаю моего брата. — Пьер чуть пожимает плечами. — Вы знаете вашего, а я знаю моего. Вы были правы, Его Величество предпочел не придавать значения мелочам, когда кампания выиграна, едва начавшись, а добыча велика. Теперь поверьте мне, когда я говорю о своем брате. Шарль не оставит дела. Я бы его не оставил и он не оставит.

Вероятно Пьеру кажется, что он — говорящее дерево. Ослицей Валаама он себя чувствовать не будет — ослицу послушали.

— Есть вещи, которых в мире быть не может. Солнце без Иисуса Навина само по себе в небе не замирает. А мой брат Луи не устраивает мне ловушек. Как, кстати, и я ему.

Жанно смеется легко, смотрит внимательно.

Он не устраивает ловушек, он намерен взять свое открыто и прямо — силой стали, золота и крови. Желательно — той крови, что течет в его жилах, внутри. Не получится — значит силой той, что потечет из чужих, на землю.

— Ваш брат Людовик… возможно, не устраивает, хотя я не думаю, что он настолько невнимателен. А мой брат Шарль — устраивает.

— Значит, вашему брату Шарлю не повезло, — отрезает Жанно. — Если он бесчинно нападет на меня, я постараюсь его пленить и доставить на королевский суд, если не удастся — убью. Хорошо будет, если вы предупредите его прежде, чем мы выступим. Хорошо для вас, для него и для меня с братом. Я не хочу поднимать меч на товарищей по детским играм, но видит Господь — я не настолько сентиментален, чтобы подставить свою голову под их мечи. Я готов на многое, чтобы избежать кровопролития. Но запомните, Пьер, запомните и передайте всем другим моим